Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять
в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже
бьют.
Вронскому, бывшему при нем как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными
лицами русские удовольствия. Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух,
бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что же еще, или только
в этом и состоит весь русский дух?
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер
бил его по
лицу мокрым углом паруса с вшитым
в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его
лица.
Клим не помнил, как он добежал до квартиры Сомовых, увлекаемый Любой.
В полутемной спальне, — окна ее были закрыты ставнями, — на растрепанной, развороченной постели судорожно извивалась Софья Николаевна, ноги и руки ее были связаны полотенцами, она лежала вверх
лицом, дергая плечами, сгибая колени,
била головой о подушку и рычала...
— Я сам был свидетелем, я ехал рядом с Бомпаром. И это были действительно рабочие. Ты понимаешь дерзость? Остановить карету посла Франции и кричать
в лицо ему: «Зачем даете деньги нашему царю, чтоб он
бил нас? У него своих хватит на это».
В кошомной юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой дули
в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем и черными глазами где-то около ушей, дремотно
бил в бубен, а игрушечно маленький старичок с
лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил руками по котлу, обтянутому кожей осла.
Ему вспомнилось, как однажды, войдя
в столовую, он увидал, что Марина, стоя
в своей комнате против Кутузова,
бьет кулаком своей правой руки по ладони левой, говоря
в лицо бородатого студента...
Ее удивительно легко кружил китаец,
в синей кофте, толстенький, круглоголовый, с
лицом кота; длинная коса его
била Варвару по голой спине, по плечам, она смеялась.
— Правду говоря, — нехорошо это было видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится,
лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его просто
побили, он бы не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел
в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне
в комнату всякую дрянь через окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей живых, а я страшно боюсь ежей!
Лошадь брыкалась, ее с размаха
бил по задним ногам осколком доски рабочий; солдат круто, как
в цирке, повернул лошадь, наотмашь хлестнул шашкой по
лицу рабочего, тот покачнулся, заплакал кровью, успел еще раз ткнуть доской
в пах коня и свалился под ноги ему, а солдат снова замахал саблею на Туробоева.
Он захлебнулся смехом, засипел, круглые глаза его выкатились еще больше,
лицо, побагровев, надулось, кулаком одной руки он
бил себя по колену, другой схватил фляжку, глотнул из нее и сунул
в руки Самгина. Клим, чувствуя себя озябшим, тоже с удовольствием выпил.
— Дуй,
бей, давай углей, — сипло кричал он, повертываясь
в углах. У мехов раскачивалась, точно богу молясь, растрепанная баба неопределенного возраста, с неясным, под копотью,
лицом.
Маленькое, всегда красное
лицо повара окрашено
в темный, землистый цвет, — его искажали судороги, глаза смотрели безумно, а прищуренные глаза медника изливали ненависть; он стоял против повара, прижав кулак к сердцу, и, казалось, готовился
бить повара.
Взмахнув руками, он сбросил с себя шубу и начал
бить кулаками по голове своей; Самгин видел, что по
лицу парня обильно текут слезы, видел, что большинство толпы любуется парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека
в опорках...
— Что? разве вам не сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его, гляжу — а на нем
лица нет! Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит, не мешайте. Я уйду домой, а вы останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой
в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж хотел
побить его…
В открыто смотрящем и ничего не видящем взгляде лежит сила страдать и терпеть. На
лице горит во всем блеске красота и величие мученицы. Гром
бьет ее, огонь палит, но не убивает женскую силу.
Тушар кончил тем, что полюбил более пинать меня коленком сзади, чем
бить по
лицу; а через полгода так даже стал меня иногда и ласкать; только нет-нет, а
в месяц раз, наверно,
побьет, для напоминания, чтоб не забывался.
Они
били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили все тело ее
в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности:
в холод,
в мороз запирали ее на всю ночь
в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может
в эти лета научиться проситься), — за это обмазывали ей все
лицо ее калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла!
Иван Федорович вскочил и изо всей силы ударил его кулаком
в плечо, так что тот откачнулся к стене.
В один миг все
лицо его облилось слезами, и, проговорив: «Стыдно, сударь, слабого человека
бить!», он вдруг закрыл глаза своим бумажным с синими клеточками и совершенно засморканным носовым платком и погрузился
в тихий слезный плач. Прошло с минуту.
Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я
бью его с размаху прямо
в лицо, а он держит руки по швам, голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек
бьет человека!
— Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя
лицом, вдруг стала
бить себя кулаком
в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка
в последний раз прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому, обратился было к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
Юность невнимательно несется
в какой-то алгебре идей, чувств и стремлений, частное мало занимает, мало
бьет, а тут — любовь, найдено — неизвестное, все свелось на одно
лицо, прошло через него, им становится всеобщее дорого, им изящное красиво, постороннее и тут не
бьет: они даны друг другу, кругом хоть трава не расти!
Встанет заинтересовавшийся со скамейки, подойдет к дому — и секрет открылся:
в стене ниже тротуара широкая дверь, куда ведут ступеньки лестницы. Навстречу выбежит, ругаясь непристойно, женщина с окровавленным
лицом, и вслед за ней появляется оборванец, валит ее на тротуар и
бьет смертным боем, приговаривая...
В нашей семье нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал
бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил
в азарт;
лицо у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела
в воздухе.
Первый раз он
бил бабушку на моих глазах так гадко и страшно. Предо мною,
в сумраке, пылало его красное
лицо, развевались рыжие волосы:
в сердце у меня жгуче кипела обида, и было досадно, что я не могу придумать достойной мести.
Был я не по годам силен и
в бою ловок, — это признавали сами же враги, всегда нападавшие на меня кучей. Но все-таки улица всегда
била меня, и домой я приходил обыкновенно с расквашенным носом, рассеченными губами и синяками на
лице, оборванный,
в пыли.
Наконец девяносто. Прохорову быстро распутывают руки и ноги и помогают ему подняться. Место, по которому
били, сине-багрово от кровоподтеков и кровоточит. Зубы стучат,
лицо желтое, мокрое, глаза блуждают. Когда ему дают капель, он судорожно кусает стакан… Помочили ему голову и повели
в околоток.
Во-вторых,
в охотах, о которых я сейчас говорил, охотник не главное действующее
лицо, успех зависит от резвости и жадности собак или хищных птиц;
в ружейной охоте успех зависит от искусства и неутомимости стрелка, а всякий знает, как приятно быть обязанным самому себе, как это увеличивает удовольствие охоты; без уменья стрелять — и с хорошим ружьем ничего не убьешь; даже сказать, что чем лучше, кучнее
бьет ружье, тем хуже, тем больше будет промахов.
— Да, не физическую. Мне кажется, ни у кого рука не подымется на такого, как я; даже и женщина теперь не ударит; даже Ганечка не ударит! Хоть одно время вчера я так и думал, что он на меня наскочит… Бьюсь об заклад, что знаю, о чем вы теперь думаете? Вы думаете: «Положим, его не надо
бить, зато задушить его можно подушкой, или мокрою тряпкою во сне, — даже должно…» У вас на
лице написано, что вы это думаете,
в эту самую секунду.
В это мгновение Илюшка прыжком насел на Пашку, повалил его на землю и принялся отчаянно
бить по
лицу кулаками. Он был страшен
в эту минуту:
лицо покрылось смертельною бледностью, глаза горели, губы тряслись от бешенства. Пашка сначала крепился, а потом заревел благим матом. На крик выбежала молодая сноха Агафья, копавшая
в огороде гряды, и накинулась на разбойника Илюшку.
И вот, когда я глядел на эту милую сцену и подумал, что через полчаса этот самый постовой будет
в участке
бить ногами
в лицо и
в грудь человека, которого он до сих пор ни разу
в жизни не видал и преступление которого для него совсем неизвестно, то — вы понимаете! мне стало невыразимо жутко и тоскливо.
Так обаятелен этот чудный запах леса после весенней грозы, запах березы, фиалки, прелого листа, сморчков, черемухи, что я не могу усидеть
в бричке, соскакиваю с подножки, бегу к кустам и, несмотря на то, что меня осыпает дождевыми каплями, рву мокрые ветки распустившейся черемухи,
бью себя ими по
лицу и упиваюсь их чудным запахом.
И
в исступлении она бросилась на обезумевшую от страха девочку, вцепилась ей
в волосы и грянула ее оземь. Чашка с огурцами полетела
в сторону и разбилась; это еще более усилило бешенство пьяной мегеры. Она
била свою жертву по
лицу, по голове; но Елена упорно молчала, и ни одного звука, ни одного крика, ни одной жалобы не проронила она, даже и под побоями. Я бросился на двор, почти не помня себя от негодования, прямо к пьяной бабе.
— Да. И привели его избитого, и
в Никольском урядник
бил, становой — и по
лицу и пинками…
в кровь!
— Обидно это, — а надо не верить человеку, надо бояться его и даже — ненавидеть! Двоится человек. Ты бы — только любить хотел, а как это можно? Как простить человеку, если он диким зверем на тебя идет, не признает
в тебе живой души и дает пинки
в человеческое
лицо твое? Нельзя прощать! Не за себя нельзя, — я за себя все обиды снесу, — но потакать насильщикам не хочу, не хочу, чтобы на моей спине других
бить учились.
— Разойдись, сволочь!.. А то я вас, — я вам покажу!
В голосе, на
лице его не было ни раздражения, ни угрозы, он говорил спокойно,
бил людей привычными, ровными движениями крепких длинных рук. Люди отступали перед ним, опуская головы, повертывая
в сторону
лица.
Лицо станового дрогнуло, он затопал ногами и, ругаясь, бросился на Рыбина. Тупо хлястнул удар, Михаило покачнулся, взмахнул рукой, но вторым ударом становой опрокинул его на землю и, прыгая вокруг, с ревом начал
бить ногами
в грудь, бока,
в голову Рыбина.
Мужик шагнул вперед, остановился против Рыбина, поднял голову.
В упор,
в лицо ему Рыбин
бил тяжелыми, верными словами...
В конце проспекта, на аккумуляторной башне, колокол гулко
бил 17. Личный час кончился. I-330 уходила вместе с тем S-образным мужским нумером. У него такое внушающее почтение и, теперь вижу, как будто даже знакомое
лицо. Где-нибудь встречал его — сейчас не вспомню.
Он остановился на минутку и
в просвете между палатками увидел своего фельфебеля Рынду, маленького, краснолицего, апоплексического крепыша, который, неистово и скверно ругаясь,
бил кулаками по
лицу Хлебникова.
Тогда господин Желваков, расстегнув на себе, дабы не стесняться
в движениях, мундир, начал Ивана Савельева
бить из своих рук, окровенив при этом ему все
лицо, и, исполнив сию прихоть, сказал мне: «А до тебя я доберусь еще….. ты…» [Точки
в подлиннике.
Пью ее угощенье, а сам через стакан ей
в лицо смотрю и никак не разберу: смугла она или бела она, а меж тем вижу, как у нее под тонкою кожею, точно
в сливе на солнце, краска рдеет и на нежном виске жилка
бьет…
Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря уже сбросила с себя сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — всё черно, но утренний резкий мороз хватает за
лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами
в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо
бьет 8-я стклянка.
По левую руку на корточках сидел красный, с потным
лицом офицерик, принужденно улыбался и шутил, когда
били его карты, он шевелил беспрестанно одной рукой
в пустом кармане шаровар и играл большой маркой, но очевидно уже не на чистые, что именно и коробило красивого брюнета.
И я видел, как он своей сильной рукой
в замшевой перчатке
бил по
лицу испуганного малорослого, слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку на красную спину татарина.
Именно
в то самое время, как хрипят часы
в официантской, чтоб
бить два, с салфеткой на руке, с достойным и несколько строгим
лицом, тихими шагами входит Фока.
—
Бьем тебе челом ото всего православного мира, — сказал Годунов с низким поклоном, — а
в твоем
лице и Ермаку Тимофеевичу, ото всех князей и бояр, ото всех торговых людей, ото всего люда русского! Приими ото всей земли великое челобитие, что сослужили вы ей службу великую!
Острия огней наклонялись к отверстию пещеры; внутри ее тускло блестели разноцветные искры, пятна. Запах воска, теплой гнили и земли
бил мне
в лицо,
в глазах переливалась, прыгала раздробленная радуга. Все это вызвало у меня тягостное удивление и подавило мой страх.
— Ал раит, — повторил за другими и Дыма как-то радостно. — Теперь выходи, Матвей, на середину и, главное, защищай
лицо. Он будет
бить по носу и
в губы. Я знаю его манеру…
И притом больше всего любят
бить по
лицу,
в нос или, если уж не удастся,
в ухо.